ГАРДЕРОБЩИК
(Продолжение, 90-е)
Иван Саныч, которому было уже под шестьдесят, рассказывал о подготовке, напомнившую историю воспитания спартанцев. — Делились на две группы. Все раздеты догола. Сначала кросс, потом бой - голыми кулаками. Страшно было — кровь, мордобой. А привыкаешь - и пошла уже серьёзная подготовка.
К стойке гардероба подошёл какой-то хлыщ из КУГИ - они праздновали скучный холуйский юбилей в ресторане гостиницы - Иван Саныч сурово выдал ему пальто и продолжил. — Тактика пошла, тоже простенькая. Царь горы называется.
Они - наверху. Песочный обрыв, высоченный. Метров двести. Мы - внизу. Пока их не скинем - назад никто не возвращается.
Сначала — весело было. Минут пять. Недолго. Потом подумалось - дело-то серьёзное. Потом вообще ничего не думаешь. Задыхались. Сердце колотит. Добраться - в песке, вязнешь - тяжко. По щиколотку в песке - как? Научились. Как автомат, бредём дружно, медленно. Страшное дело. Лодыжки как брёвна опухали. Поделили свой отряд надвое, отдыхали посменно. Стали учиться скидывать их. Противник, что наверху - да и мы потом - тоже научились быстро. Мы - что надо отдохнуть - они - что нельзя нам давать отдыхать, мгновенно нас контратаковали, когда мы решались отдышаться перед решающим броском. Условия меняли постоянно. Их загонят наверх, через пять минут после подъёма - нас. То одновременно, то меняют составами. Уставать стали и духом упали - а это-то и есть самое главное. Стали поддаваться друг дружке, позволять скидывать, чтобы закончить мучение-учение. За этим-то моментом - когда настрой минус - офицеры и следили!
Если они поддадутся - офицеры смотрят, да и чувствуется такое сразу - то приказывали им вместо возвращения скинуть нас. В глазах уже темнота, грудь ходуном. Голые, рёбра туда-сюда, рот открыт. Как тут драться? Тут-то и просыпалось нечто. И в них - и в нас. Те стоят насмерть, а мы их уже зубами грызть готовы - всё всерьёз пошло. Зверели. Плюю - песок с кровью. Хрустит. И рёбра трещат, ключиц поломанных, вывихов без счёта. Переломы были, зубы, синяки как асфальт чёрные. Скидывали. Каждый день этот царь горы. Не забава. Труд. Ратный труд (при этих словах Иван Саныч рубил ребром ладони воздух и вид имел грозный и решительный). Иной раз одновременно запускали с двух сторон - кто быстрее, и бой наверху. В другой - с интервалом. Окрепли, драться перестали бояться. Загорели, кожа - дуб. Ноги как у индейцев стали, деревянные, не чувствуют ничего. Больше выматывал подъём. Потом пошла тактика, думать стали - часть в ноги бросается, часть штурмует кулаками с разгону. Потом с двух сторон на них лезли, потом с трёх. Делили силы, прикидывли. Но это как крестики-нолики - быстро раскусили друг друга. Помню однажды совсем устали. Темнело уже. Никак не взять. Они нас однажды перед самым верхом - сами атаковали, скинули, пинками. Тут озверели мы. Целый день на горе. Пить, жажда - невмоготу. Песком их стали закидывать. В глаза, с силой. Озверели, устали, как дерево стали. Всё равно стало. Те - тоже. Мы - штурм. Силы откуда? Они - насмерть. Всё равно стало. Тогда офицер вмешался. Ничья. Все наверху.
Я сам так гонял потом ребят. У меня ни один не погиб потом. Ранены - были. Убитых - нет. Афганистан. Пишет один - спасибо, Саныч. Царь горы - вещь. Скинули духов.
Потом пошли приёмы. Оружие. Палка - гениальная вещь. Лопатка сапёрная - ты бог войны.
Руки Ивана Саныча, грубые, с короткими пальцами, золотистыми рыжими волосками, толстенным обручальным кольцом на безымянном пальце, внушали. Иван Саныч показывал, как проткнуть рукой живот, вырвать ребро, вырвать ключицу, раздавить кадык, глаз. Рассказал, как пилят горло часовому.
Маленький, смешной и страшный, Иван Саныч был великий диверсант и настоящий воин. Я смотрел на него, как на Марса, наказанного богами и оставленного в гардеробе. Я привязался к Иван Санычу. Мы разгадывали огромные кроссворды и он высоко ценил мою помощь, я пересказывал ему все увиденные фильмы Куросавы и трактаты японских самураев. Если общение это роскошь, то мы были в пещере Али Бабы. Огромные брежневские брови Ивана Саныча поднимались, глаза, круглые как у совы, выражали детское изумление и восторг. После его рассказа про африканский сюжет, я горячо сказал ему, что эти вещи надо писать.
Пишу - вспыхнул он. Сделав такое признание, Иван Саныч стал пунцовым. Пишу! Но ... другое. Про другое. Иван Саныч страшно застеснялся. Оказалось, он писал фантастику. У него было несколько зелёных тонких школьных тетрадок в клеточку и он детским круглым крупным почерком вёл записи. Тетрадок было много. Он носил их в потёртом чёрном портфеле. Сюжет вкратце был таков. Суровая зима. Россия в разрухе. Всё в снегу. Людей мало, вымерли или уехали. Страной правят чеченцы и олигархат. Группа ГРУ похищает Березовского за границей, прячет его. И постепенно берёт его измором и вымогает деньги. Стакан воды - миллион долларов, хлеб - два. На эти деньги покупают вооружение и едут в Россию. Устраивают переворот. Много было деталей, но память не сохранила.
Иван Саныч писал подробно и хорошо. Я одобрил и он расцвёл, тем более супруга Ивана Саныча считала его бездарным графоманом и третировала за маленькую зарплату.